Определяем национальность «художника Парижской школы беларусского происхождения» вместе с кандидатом искусствоведения
.jpg)
01.06.2021
Один из нерешенных вопросов искусствоведения, а также веский повод для спора в комментариях: можно ли считать художников, которые покинули Беларусь и добились успеха в другой стране, беларусскими? Разбираемся в тонкостях национальной принадлежности художников на примере Парижской школы вместе с кандидатом искусствоведения и директором НКИ Александром Зименко. Что такое Париж для человека искусства тогда и сейчас, почему туда хочется (а иногда необходимо) уехать и что делать, если это получилось.
Перед этим интервью наша авторка трижды послушала песню Эдит Пиаф Padam, чтобы настроиться на парижскую волну.
Парижская школа (École de Paris) — условное обозначение для нескольких поколений интернационального сообщества художников, обосновавшихся в Париже с 1900 до 1960-х гг. Этот город стал ключевым этапом в жизни многих художников, в том числе и наших земляков Шагала, Сутина, Цадкина, Царфина и т.д., из-за национальной принадлежности которых мы успели поспорить в комментариях с нашими читателями. Единого универсального ответа нет, но давайте попробуем понять, кто же такой художник Парижской школы беларусского происхождения.
Вика: На основании чего художника можно считать беларусским? И насколько вообще национальное определение важно, а если важно, то для кого?
Александр: Разделим два понятия: есть национальность, есть гражданство. Также существуют исторические причины, влияющие на эти понятия. До середины XIX века художник строил свою карьеру преимущественно там, где родился, а к началу XX зачастую получал образование и за пределами своей страны. Это объективная ситуация, вызванная и политическим мироустройством, и тем, что наиболее развитые культурные центры были представлены Парижем, Санкт-Петербургом, Берлином, Лондоном. Вне зависимости от того, в какой части Европы человек рождался, он знал, что есть центры, к которым стремятся люди.
Если мы говорим именно о художниках Парижской школы, которых я все-таки бы назвал уроженцами Беларуси, то объединение École de Paris абсолютно независимое. Его участники противопоставляли себя тому, чтобы их куда-то приписывали. Пытаться сказать, что они были такими-то, — это попытка загнать их в рамки. Они своим творчеством, своей жизнью боролись с рамками, с попыткой их вписать во что-то конкретное.
.png)
.png)
Марк Шагал в "Улье", стоит в профиль и держит шляпу в правой руке
Пабло Пикассо и Марк Шагал
.png)
.png)
(Амедео Модильяни, Портрет Хаима Сутина, 1917 год
Первый ряд (слева направо): Анри Матисс (1947), Цугухару Фудзита (ок. 1925), Кес ван Донген (ок 1930);
второй ряд (слева направо): Сальвадор Дали (1951), Цугухару Фудзита (1920-е), Василий Кандинский (1936);
третий ряд (слева направо): Цугухару Фудзита (ок. 1925), Василий Кандинский (1936), Марк Шагал (1934).
Все фотографии Бориса Липницкого.
Вика: Можно рассмотреть еще тот факт, что Марк Захарович в своих работах часто обращался к Витебску. Но когда он расписал купол оперы как дань Парижу, то не взял плату за эту работу.
Александр: Я не вижу в этом никакого противоречия. В какое бы время творческая личность не приехала бы в Париж, она находила там себя, находила единомышленников, новые вызовы и новые ответы. А вот то, что Шагал постоянно в Витебск возвращался, приехал после революции и пытался первое народное училище создать, а после уехал под давлением обстоятельств, говорит о нем как о действительно витебском художнике. Ведь описание его не как французского, а как парижского художника все равно не дает ответ, почему он работал так, как работал. Шагал нашел себя в Париже, не брал гонорар за роспись Grand Opéra, но он в своих работах возвращался в Витебск. Почему он не писал только Париж?
.png)
Купол Гранд Опера в Париже
Нет сохранившихся дневников Сутина, нет интервью. Мы можем думать что угодно о том, что чувствовал Хаим. Ну не писал он Смиловичи. Это скорее было не счастливое детство как у Шагала, а очень сложное детство, и он вероятно в Париже или в Шартре чувствовал себя лучше. Цель произведения искусства — выплеснуть эмоции самого автора. Музыканты, художники, поэты, писатели — у них есть идея, которая может их физически мучать, пока они не создадут нечто. И когда этот процесс завершен и автор доволен — все, магия совершилась! Вот это и есть произведение искусства. Если понимают — прекрасно, хотят купить — замечательно! Не понимают — значит, еще поймут.
.png)
Х.Сутин. Маленькая девочка с куклой. 1919
Вика: Насколько я помню, в Смиловичах оригиналов Сутина даже нет.
Александр: Там только Царфин. Семья Царфина подарила две работы, ещё 3 подарили коллекционеры. Сутина, к сожалению, очень редко можно найти на рынке по адекватной цене.
Вика: Париж был своеобразным культурным центр, к которому все стремились, но было ли просто туда попасть? То же здание Улья. Насколько было просто попасть в эту среду, а не умереть от голода или быть расстрелянным?
Александр: После Первой мировой войны Париж был городом мечты, достаточно почитать Хемингуэя и его современников. Город принимал всех и всегда. Не умереть с голоду? Ну здесь никаких гарантий никто не давал. Либо у тебя были деньги, либо ты шел и зарабатывал тем, чем мог: служил разнорабочим, создавал вывески. И прелесть этого мегаполиса в том, что он постоянно рос, туда постоянно приезжали люди, конкуренция росла, всегда был востребован новый взгляд. И для молодого уроженца российской империи, это, конечно, просто космос. Париж давал возможность, но ничего не обещал.
Что было бы, если бы все перечисленные — Шагал, Царфин, Цадкин, Сутин — остались? Ответ определенный: в 41-м году начинается война и с большой вероятностью они все гибнут.
Гибнет все наследие, которое они создавали. Это связано не столько с их еврейским происхождением, сколько с тем, что эта война была на уничтожение, и шансы, что какие-то культурные артефакты сохранятся, были очень невелики. Поэтому несправедливо обвинять художников в том, что они уехали из Беларуси. Не всегда они добровольно уезжали, также они уезжали за культурой, а не за французским паспортом.
Вика: Парижская среда была очень благоприятной для художников, в то время как их родина была противоположностью. Можем ли мы сказать, что Беларусь взрастила таких художников, которые добились успеха в Париже?
Александр: Я разделяю точку зрения одного исследователя, который объясняет, почему именно они так «выстрелили». С одной стороны, государство говорило: «Евреи, вам нельзя покупать землю, вам нельзя служить в армии, нельзя выше определенных должностей поступать на государственную службу». И это сжимало пружину. С другой — ультраконсервативное еврейское общество говорило: «Синица в руках лучше. Зачем рисковать? Я портной, мой дед был портной, его дед был портной, и ты будешь портным!» Отсутствие социальных лифтов со стороны государства и ультраконсервативное традиционно общество, в котором ни жили, не давало им возможности. Но когда старая система рухнула, государства не стало, появился вопрос: «А что, я могу поехать куда угодно? Конечно, я могу заниматься, чем угодно!» Так и появилась эта малейшая возможность, пружина распрямилась и раскидала их куда только возможно.
Вика: А изменилась ли обстановка в Париже на данный момент? Взять, например, Алексея Кузьмича (беларусский акционист, - Прим.ред) , который сейчас там. Создается впечатление, что город стал немного другим: попасть туда не сложно, но не так легко укрепиться.
Александр: Сто лет прошло, а творческие люди по-прежнему туда едут. Мне кажется, что, не беря экстремальную ситуацию 2020-го года во всех ее проявлениях, в Европе гораздо больше фондов для поддержки искусства, возможностей закрепиться в любом из мегаполисов. Токио, Лондон, Берлин, Париж, Москва — они живут в постиндустриальном обществе, которое нуждается не просто в расширении заводов, оно строит креативные площадки, которым нужен контент. Эти города остаются дорогими, деньги порождают еще большие деньги, соответственно, у людей, которые могут себе позволить жить в Париже, выше и запросы, им мало только одного ресторана, кинотеатра, галереи, они требуют многообразия.
И вот ситуация: есть Louis Vuitton Foundation и они открывают свой зал. В Берлине у Deutsche Bank есть галерея. Они понимают, что на сегодняшний день конкурировать и растить бренд исключительно из экономических преимуществ не эффективно. Надо создавать информационные поводы, не касающиеся своей основной деятельности, чтобы об этом говорили. Поэтому для представителей творческих профессий мегаполисы сейчас даже более дружелюбны, чем сто лет назад, но возникает вопрос: «А нужны ли они?». 2020 год показал, что конкурентная борьба развивается не между театром, кино, официальным и контрискусством, культурой, а между всеми этими направлениями и диваном. 2021 год показал, что некоторые специальности очень хорошо адаптируются к диджитал взаимодействию.
.png)
Deuche Bank Gallery
Вика: Вы наверняка были в Париже, поделитесь впечатлениями об этом городе.
Александр: Понимаете, я в Париже была несколько раз, и у меня уже была возможность сравнить с Берлином, Прагой, Москвой, Вашингтоном. Безусловно, мобильность и туризм изменили этот город. При желании можно увидеть абсолютно идеальную картинку: пить шампанское и смотреть как Эйфелева башня загорается. Точно так же у тебя могут вытащить все документы, ограбить и это случится даже не в опасном квартале. Но, в отличие от той же Москвы, у тебя нет ощущения, что сейчас будут проверять документы. Ты приедешь еще через 10 лет, там будут другие люди, но принцип будет тот же. Приезжай и покажи себя. Сможешь — окей, не сможешь — в мире есть и другие города.